Как жить?

“А у меня во чего есть!”, “А я во как могу!”, “Смотрите, смотрите, какую я штуку сделала!”.
Я сижу на обучающем тренинге. Я участник. Конечно, много учебной, теоретической полезной информации. Но есть и много времени – для личности каждого. Есть упражнения. Они будоражат и поднимают на поверхность болезненные или приятные залежи. Здесь есть время и возможность рассказать о своем – о прошлом и настоящем, показать живые чувства и мысли, поделиться анекдотом или мудростью.

И желание показывать себя, делиться тем, что у меня есть, начинает подскакивать во мне, как мячик. “А у меня во чего есть!”, “А я во как научилась!”

Но. Есть несколько Но.

(Внимание! Абзац следует читать бысто ) Время ограничено. А еще столько всего нужно успеть освоить за учебные три дня. И тренер, конечно, дает возможность выговариваться, но аппетит к этому, кажется, все больше. И еще – есть другие участники. Каждый из них имеет право и нуждается в том, чтобы делиться тем, что есть в его внутреннем мире. А мой внутренний мячик почти на каждую мысль, чувство других участников выдает свое: “У него во как. А у меня во как!” Иногда – не лучше, не хуже, просто другое. Иногда – с огорчением или легкой досадой: “А я так не могу…” Иногда с приятными переживаниями: “А у меня иначе”.

И все это во мне прыгает, резвится, вырывается наружу! Ааа!!!

Зачастую то, что у тебя есть, начинаешь обнаруживать, замечать только за счет контраста – отличия других.

Этот мячик я иногда легко придерживаю, разговаривая как с ребенком (причем, почему-то он мне представляется мальчишкой лет 6-ти): “Я тебя услышала. Я знаю, что у тебя это есть. Ты молодец”. Иногда приходится вцепиться в его плечи (я за его спиной) и держать изо всех сил: “Пожалуйста. Не надо сейчас! Ты можешь обидеть нечаянно кого-то”. И иногда его радость, удивление, гордость, негодование или другие сильные чувства становятся настолько мощными, что мои пальцы соскальзывают с его плеч и я уже вижу, как он радостно прыгает впереди: “Смотрите! Слушайте! А у меня во чего есть!” Особенно тяжело мне дается удерживать его, когда он за счет контраста обнаружил нечто совсем новое и ценное внутри себя или в своей жизни.

Когда он вырывается, окружающие люди его иногда встречают с теплом и симпатией, а иногда с раздражением, сдерживаемым или нет. Ведь, действительно, я могу кого-то перебить, забрать время, которое было запланировано на другое, или обидеть тех, кто рядом. И если на такое поведение ребенка взрослые реагируют более снисходительно, то взрослый человек, конечно, вызывает больше раздражения и негодования.

Только вот мой мячик начал просыпаться только примерно в 30 лет. И сейчас, когда мне почти 40, он еще продолжает пробивать ряд внутренних “заглушек”, запрещающих ему показываться. И, кажется, становится сильнее. И вновь мне хочется кричать: “А я во какая!” “А у меня во чего есть!” “Смотрите, как я могу!”

Такие детские возгласы, обращенные ко мне и, как правило, перебивающие друг друга, я слышала, став мамой, много и часто: в детском саду, придя за дочкой, на детской площадке, затем – в школе. Мне было приятно откликаться на восторженные или робкие взгляды ребятишек и чувствовать, что в этот момент я могу им что-то дать: просто взглянув на то, что показывает ребенок, кивнуть и улыбнуться, или сказать “Ух ты! Какая штука!” и так далее.

С теми детьми самое непростое для меня было – регулировать границы: выстраивать очередность, когда несколько человек пытаются докричаться до меня одновременно; завершать этот процесс, когда мне пора уходить или детей зовут другие взрослые.
До недавнего времени я даже не очень обращала внимание на то, что я это делала, и, соответственно, не очень ценила.
Только сегодня я ярко осознала, что я это делала, делала часто и много.
Подтолкнули меня к этому осознаванию несколько вещей.
Во-первых, моя дочь входит в подростковый возраст. Соответственно, дети, которые ее окружают, тоже входят в период, когда им не очень хочется подойти к малознакомому взрослому и обратить на себя внимание. Они меня рассматривают сейчас чаще настороженно или с вызовом.
Во-вторых, я обнаружила свое желание делать то же самое – показывать кому-то более “старшему” (это, скорее, не про возраст, а про статус, авторитетность) или группе ровесников свою радость и гордость: “А у меня во чего есть!”, “А я вот какая!” и получать отклик типа: “Здорово”!
Я с удивлением поняла, что я это делала и раньше. Особенно наедине с терапевтом, в обучающих группах по гештальт-терапии и, конечно, с подругами. Только не признавала и не принимала это.
Делала – потому что это часть становления личности. Не признавала – потому что в моем внутреннем мире такие мои проявления оказались под бессознательным запретом.

Сейчас – немного теории.

Когда ребенок растет, он постепенно начинает обнаруживать себя – кто он, какой он.

Процесс осознавания и предъявления себя миру – это естественный процесс нарциссической стадии развития.

Если этот процесс идет хорошо, то ребенок обращается к близким (особенно, к родителям) с бесконечным потоком слов и действий: “Посмотрите, какой я и моя жизнь!”

Мне очень понравилась фраза, которую сказал один мой хороший знакомый: “Я понял, что ребенка нужно растить с большими ушами и маленьким ртом“. То бишь слушать нужно намного больше, чем говорить. Когда я смотрю на свою дочь и вспоминаю предыдущие годы с ней, я понимаю, что только я одна выслушала и просмотрела, образно говоря гигабайты, террабайты информации. “Мама, а я сегодня то-то и то-то делала, а потом мы вот с теми-то девчонками (тут следует поименный список, даже если их 10-15 человек) пошли туда-то, и я там испугалась, а потом вот так смогла сделать …” Помимо моих ушей у дочки были (и есть) уши папы, бабушки, любящей тети, крестной. Вдобавок она периодически понемногу задействовала уши воспитателей и учителей в начальной школе.

И в этом месте я вспоминаю себя в детстве… Мдя… Количество того, чем я делилась со взрослыми, было близко к нулю…
Во многом за счет более ранних травм, у меня не возникало стремления много говорить о себе. Тем более рассказывать о своих огорчениях или делиться радостями о том, какая я.

И так живут очень многие люди. У кого-то на более ранних этапах, а у кого-то в более поздние периоды развития возникает “заглушка” – задавливается желание рассказывать о себе, делиться переживаниями про себя и свою жизнь или про что-то, что увидел, услышал и т.д.
Я верю, что у всех людей изначально заложено желание предъявлять себя миру. Это желание – часть энергии либидо, энергии жизни. Но “заглушка” может возникнуть так рано, что корни почти не отследить. В частности, она может возникнуть в перинатальный период, когда ребенок еще в животе матери сталкивается, например, с ее тревожностью или с ощущением, что ему не рады в этом мире.

“Заглушка” может быть как полной, так и частичной. То есть, например, мальчика внимательно выслушивали, если он говорил о каких-то важных, с точки зрения папы, вещах. И отмахивались, когда он говорил о “ерунде, пустяках”. И в дальнейшем он будет стараться предъявлять людям, миру то, что закрепилось (уже в его точке зрения) как достойное внимания, важное. И ставить “заглушку” на все остальное. Или девочка, если говорила маме о том, что хорошего она сделала, мама обращала на нее внимание, а если, с точки зрения мамы, говорила “некрасивые” вещи (например, позавидовала кому-то), мама поджимала губы, оставляя в эмоциональном одиночестве. Соответственно, девочка начнет делать тщательную сортировку чувств и мыслей, прежде чем их кому-то сообщать, на предмет “правильные-неправильные”, “хорошие-плохие”.

Представьте картину. Девочке (назовем ее Катя, 10 лет) понравился мальчик. Возможно, впервые так сильно. В один из вечеров она робко рассказывает об этом маме. С сияющими глазами описывает, какой он, Делится своими переживаниями, сомнениями про то, нравится ли она ему или нет. Мечтает о том, как бы они вместе гуляли. Мама с теплой улыбкой или спокойно и серьезно выслушивает, расспрашивает внимательно и тактично. Все, вроде, хорошо. Но через несколько дней, придя домой, девочка видит в гостях сестру мамы, свою тетю. И тетя с легкой иронией спрашивает: “Чего, Катюха, влюбилась?” И дальше тетя может говорить, что угодно: давать советы, шутить или рассказывать о своей ранней влюбленности. Удар уже нанесен. Удар, главным образом, в том, что мама не сохранила доверенную ей информацию. Границы оказались размыты. У девочки вместе с обидой и болью возникло ощущение опасности. На месте истории о первой любви могла быть история о какой-то другой информации, полученной от ребенка. Я как-то натолкнулась на фото в соцсети: мама сфотографировала дочь (ей лет 8), сидящую на унитазе, и выложила на своей странице. Дочь, увидев это, в комментариях написала: “Мама, удали!” Мама пообещала, но после этого еще следуют комментарии и переписка матери. Она далеко не сразу выполнила свое обещание. Причем, родители, которые поступают подобным образом, обычно не считают, что делают что-то плохое. И могут начать обвинять ребенка, который разозлится или обидится в ответ, в неподобающем поведении или излишней чувствительности. Например, в истории о Кате могла быть такая тирада: “Подумаешь! С тетей Любой поделилась. Не на весь свет же рассказала! Она не чужой человек!”
После такой истории Катя почти наверняка будет бояться рассказывать о себе что-то важное близким людям. “Заглушка” будет на глубоких, эмоциональных переживаниях.

Вариантов из-за чего возникает “заглушка” довольно много, но можно выделить основные причины:

1. Неумение родителей справляться со своей жизнью и своими переживаниями. В этот очень широкий спектр я включила различные зависимости, депрессии, эмоциональные срывы, скандалы с драками и без, длительные болезни, финансовые длительные трудности и так далее. Если взрослый человек не чувствует, что он справляется со своей жизнью, он сильно поглощен своими переживаниями. Эмоциональное “поле” рядом с ним сильно заполнено. И ребенок не может найти свободного места и внимания родителя, чтобы разместить там свои переживания, слова, показать свою личность и развернуть ее в потоке информации.
2. Эмоциональная отстраненность, замкнутость родителей как постоянное свойство или ситуативное проявление. В первом случае я говорю об особенности характера. Если ребенок видит сдержанность родителей, для него это является нормой. В данном случае он может пугаться своей эмоциональности, разговорчивости, как не совпадающей с идеалом, то бишь мамой или папой. Во втором случае – это проявление равнодушия или эмоциональная холодность в моменты, когда ребенку важен эмоциональный контакт. То есть папа, например, просто сам не умеет радоваться своим достижениям, соответственно, не сможет испытать радость или гордость за сына, когда тот ждет их. Часто дети таких родителей, описывая их отношения, говорят: “Даже если меня слУшали, не слЫшали”, подчеркивая отсутствие контакта.
3. Различные нападения, особенно со стороны родителей, но не только. Конечно, ребенку больнее и, соответственно, сильнее “заглушка”, если мама пресекает его попытки поделиться радостью и гордостью за себя обесцениванием. Например, словами: “Подумаешь!” или детальным разбором, как можно было сделать лучше. Высмеивание или критика хорошо учат ребенка молчанию.
Но ребенок уязвим к влиянию и других людей в попытках показывать себя. Обидное слово “якалка”, которое я использовала в заголовке, или фраза “Я” – последняя буква в алфавите” – это, к сожалению, распространенное нападение со стороны взрослых или сверстников в школе и других местах. И такие нападения могут оставить весомые шрамы, из-за которых ребенок может принять решение “не высовываться”.
4. Один из видов нападения я хочу вынести отдельным пунктом. Потому что он, на мой взгляд, максимально сильно ломает душу ребенка и создает ощущение мира как шаткого и крайне опасного. Это обманутое доверие. Конечно, если ребенок попросил у вас купить игрушку, а вы пообещали, а потом не купили – это тоже обман доверия. Но я сейчас не о таком варианте. Я говорю о таком поведении родителей, при котором они в один момент времени приглашают ребенка открыться, рассказывать что-то, чем ребенку хочется поделиться, а затем используют это (чаще всего ненамеренно, но от этого не легче) для нападения или рассказывают кому-то другому без согласия ребенка. Дальнейшие попытки таких родителей сохранять открытые доверительные отношения, обычно, наталкиваются на замкнутость или агрессию.
5. В последний пункт я соберу мощные факторы, которые не только влияют на возникновение “заглушки” в желании рассказывать о себе, но в целом превращают жизнь человека в выживание. Когда речь идет о выживании, желанию проявляться в этом мире не остается места.
– Физическое насилие, особенно регулярное.
– Сексуальное детское изнасилование.
– Тяжелая детская болезнь.
– Потеря обоих родителей в раннем возрасте.
– Нахождение в атмосфере насилия и издевательств (даже если ребенок – только наблюдатель).

Как можете видеть, список причин, которые могут заставить ребенка “замолчать”, достаточно широк. В общем, чтобы ребенок пользовался заложенной способностью делиться со всем миром, какой он, ему нужны достаточно Взрослые взрослые, способные быть эмоциональными, но не чересчур, атмосфера значительной безопасности и умение близких поддерживать контактные, доверительные отношения.
Это, конечно, ооочень непросто. Поэтому не очень много таких детей.

Почему же так важно много говорить о себе, делиться тем, что ты видел, чувствовал, думал и так далее?

Это можно выразить всего в двух словах: “Я есть!”

Именно через поток информации, проходящий через человека, при встрече с другими людьми он начинает ощущать наиболее полно: “Я есть!” И лишь через вербальный канал, через словесные формулировки ребенок осознает себя: кто он, какой он.
Я филолог по первому образованию. Поэтому тему диплома по второму, психологическому высшему, я выбрала на пересечении этих дисциплин. И с удивлением читала Выготского, который писал о взаимосвязи речи и мышления человека. Я раньше думала, что человек может внутренне стать таким, каков он есть, даже не умея говорить. А если сформировался, потом может научиться разговаривать и все о себе сообщить миру. Как бы не так. Оказалось, что осваивая структуру языка, ребенок через этот процесс формирует себя, свое мышление, представление о себе и мире, о взаимосвязях и возможностях. Если мы что-то испытали, ощутили, но не назвали это (хотя бы внутри себя), то это проживание как бы не до конца становится частью нас, частью нашего опыта.

Проговаривая, мы как будто раскладываем по ячейкам сознания то, что сделали сами или что кто-то сделал с нами.

Такой опыт, прошедший ассимиляцию, контейнирование, становится частью того, что мы можем регулировать и, при желании, использовать в будущем. У ребенка вербальное (словесное) мышление еще только формируется. Соответственно, если он не делает такую работу вслух, то он ее делает совсем мало. Если же он много проговаривал, то повзрослев, он сможет делать эту работу мысленно.

Итак, если ребенок много-много говорит – это, может, тяжело для близких, но очень полезно для него и его развития.

Конечно, это не значит, что мама должна всегда слушать и при этом выдавать безграничную радость или сочувствие. Мамы бывают заняты, уставшими или могут хотеть побыть с собой и своими мыслями. Скорее, важно уметь слушать, когда мама согласна это делать, и спокойно, но твердо сообщать ребенку, когда мама не готова слушать.

А тем, чьи “мячики” пока не получили свободу, я хочу сказать: не все потеряно. В современном мире я вижу огромное количество людей, которые начали “звучать” в 20-30-40 лет и позже. И это особый кайф! Это даже приятнее, чем когда ты мог это делать с детства. Это как будто ты находился в клетке, а потом – полетел…