Как жить?

У человека есть два, зачастую противоречащих друг другу, направления желаний – лично для себя и про отношения. Например, лично для себя я хочу спокойно поесть и полежать на диване, расслабляясь. Про отношения у меня в это же время другие желания – переживаю за свою дочь и хочу, чтобы она, гуляя во дворе, не нарвалась на неприятности или не получила травму.
С одной стороны, сталкиваясь, эти два направления осложняют нам жизнь. С другой стороны, благодаря им выполняются важные задачи нашего выживания. Личные желания помогают заботиться о выживании организма, социальные – способствуют выживанию и укреплению нашего вида.
В развитии социальных взаимодействий и удовлетворения желаний этой категории весомую роль играет эмпатия. Людям, у которых она не развита (или не достаточно развита), непросто выстраивать социальные связи, в том числе рабочие и личные отношения.
В добавок, удовлетворение только личных желаний

вытесняет из жизни человека важные процессы и переживания, без которых жизнь может ощущаться как бессмысленная и бездуховная. Экзистенциальные вопросы могут вытесняться (особенно, когда человек молод и полон энергии), но с возрастом ощущение пустоты и тревоги может настигнуть.

Новорожденный не обладает эмпатией. Его поведение регулируется инстинктами. Основные принцип, которым он руководствуется: прицип удовольствия\ неудовольствия. То бишь мокро, холодно, голод – неудовольствие; все неудовольствия убрали и остались рядом, улыбаются (мама, папа) – удовольствие. Этот принцип помогает ему с помощью звуковых сигналов (кряхтения, крика и т.п.) и движений влиять на среду (родителей) и за счет этого выживать.

Немного повзрослев, ребенок начинает ориентироваться на слова, интонации, настроения родителей. Здесь весомо сказывается теория привязанности. Для ребенка родители (или другие фигуры, ставшие объектом привязанности) являются весомой частью гарантии выживания. Маленький ребенок, оставшийся на улице, без заботящейся фигуры, обречен на смерть. Таким образом, к базовой первичной регуляции добавляются страхи на основе привязанности, из которых в дальнейшем формируются все социальные страхи. То есть если ребенок что-то сделал (например, разбил тарелку), а мама наругала, он пугается. В дальнейшем, после закрепления такого опыта, он будет испытывать страх разбить тарелку. При этом в памяти ребенка остается лишь “бить тарелку – это очень плохо”. В работе с клиентами я не раз убеждалась, что пугающая фигура (ругающаяся в этот момент мама) вытесняется из памяти. Таким образом, к принципу удовольствия\ неудовольствия добавляется страх неприятной реакции от важных для ребенка фигур. Теперь они взаимодополняют друг друга и регулируют его поведение и общение с миром.
Но эмпатией здесь пока не пахнет. Хотя второй регулирующий компонент зачастую путают с эмпатией.
Эмпатия – это третий, более поздний по времени формирования, механизм регулирования поведения человека в отношениях с людьми и со всеми остальными живыми существами.

Для того, чтобы ребенок рос эмпатичным, недостаточно верить в то, что так будет. От природы мы – эгоистичны.

Для развития эмпатии в ребенке родителям важно делать три процесса:

1. позволять ребенку испытывать страдания соразмерные его возрасту, силам,
2. давать много сочувствия и нежности в момент, когда он страдает,
3. когда ребенок не испытывает страданий, говорить ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНО про самих себя и других людей: “Помнишь, как тебе было, когда … Вот сейчас и я (тот ребенок, та тетя…) чувствуем что-то похожее”.
Соответственно, важно не обвинять, когда ему плохо, что “сам виноват”, не оставлять одного в страданиях, не мстить (когда ребенок, например, кусается – кусать в ответ не стоит).

Для того, чтобы показать разницу второго и третьего способов регулирования поведения, я сначала на примере опишу механизм эмпатии.
Допустим, есть две женщины, коллеги, имеющие довольно близкие дружеские отношения – Зина и Галя. Галя потеряла крупную сумму денег. На работе она делится своими переживаниями по этому поводу с Зиной. Зина обладает способностью к эмпатии. В связи с этим она осуществляет ряд внутренних и внешних процессов.
Внешне. Она внимательно и заинтересованно выслушивает Галю, стараясь не перебивать ее (тем более грубо и резко). Если в какой-то момент ей важно остановить Галю (вопросом или необходимостью прерваться в связи с работой), она делает это, но мягко и вежливо, поясняя свои действия. Потом возвращается к прерванному разговору. Но делает это не часто (не после каждого предложения). После того, как Галя закончила делиться, Зина выражает свое понимание состояния Гали и свои чувства про то, каково сейчас Гале, потерявшей деньги.
Зина все делает так исходя из своих внутренних процессов. На самом деле, внешне человек может делать то же самое, но внутри проживать иначе. И тогда это будет заметно на невербальном уровне. В эмпатии не будет искренности. Собственно, эмпатией это и не будет.
Наша выдуманная Зина – все же эмпатична. Процессы, которые я сейчас опишу, происходили внутри нее полусознательно и быстро. Я же опишу их как в замедленном кино. Итак, когда Галя подошла к ней, она заметила выражение ее лица. Ее память, проанализировав свой багаж, опознала это выражение лица как “расстроенное”. Затем память же подтянула Зину к тому, так скажем, эмоциональному озерцу, где хранится “расстроенность” Зины. Зина окунулась немного в это озеро, освежив эти ощущения и СОГЛАСИВШИСЬ ИХ СЕЙЧАС ИСПЫТЫВАТЬ (это принципиально важно). И затем, по сути, задала себе вопрос: “Как бы я хотела, чтобы со мной сейчас обращались, если бы я пришла к кому-то, только что вынужденно погруженная в это озеро?” Затем Зина начинает вести себя с Галей на основе полученного ответа от себя самой.
В процессе разговора с Галей Зине приходится периодически заглядывать в различные “озера” своей личности и сверяться с предлагаемым ими поведением. В частности, она спрашивает себя в тот момент, когда ей хочется прервать Галю, “насколько мне было бы сейчас неприятно, если бы меня прервали; что бы я почувствовала в этот момент?” Если при ответе из очередного “озера” Зина ощущает достаточно сильную боль одиночества, она, скорее, удержит себя от перебивания Гали. Если чувства менее острые, она может спросить себя: “Как бы мне хотелось, чтобы меня прервали, чтобы было как можно менее неприятно?” И реализует полученный ответ в мягкости и доброжелательных интонациях при прерывании беседы. Тот же самый процесс “сверки” делает Зина, когда ей хочется что-то сказать Гале в процессе беседы, но она предполагает, что это может быть неприятно той. Например, дать ли совет или подосадовать ли, что Галя положила деньги в сумочку и забыла закрыть молнию… “Озера” Зины могут подсказать ей, что совет можно будет дать, но в конце беседы, и только если Галя попросит. А вот досаду про незакрытую сумочку предложат придержать, ибо есть большая вероятность, что внутри Гали эти слова переведутся во фразу “Сама виновата, дура набитая!”
На самом деле – что чувствует или почувствует Галя – Зине не известно. Во многом реакции Зины могут совпасть с тем, в чем нуждается сейчас Галя. Но этого может и не произойти. При здоровом процессе человек, дающий реакции из своего представления о том, что подошло бы ему в этой ситуации, может принять тот факт, что другому это не подошло. Например, Галя говорит, что часть денег у нее осталась. Зина порадовалась за нее. Галя в ответ на это разозлилась, так как хотела, скорее, еще больше сочувствия про то, что осталось так мало денег. Зина способна в этот момент не обидеться, а достаточно спокойно принять, что радости Гале сейчас не хочется, хотя Зине было бы приятно самой получить ее в такой именно момент.

Итак, человек может внешне вести себя так же, как Зина, но это не будет эмпатией. Почему? Потому что он может делать это из страха нападения, отвержения. То есть он пользуется при этом вторым механизмом регулирования. При этом человек может делать все точно так же, как Зина, внимательно вглядываясь в лицо и реакции собеседника. Ключевое отличие между страхом потери привязанности и эмпатичным поведением – внутри. (Для упрощения буду называть их – 2й и 3й механизм). Человек, который проживает 2й механизм, будет чувствовать себя ребенком. Главное (и по сути, единственное), что он может сейчас чувствовать – это страх. Страх быть плохим, страх испытать вину, страх обидеть, страх оказаться эгоистичным и равнодушным, страх быть ненужным, отвергнутым… Это очень тяжелое состояние. Оно блокирует все остальные чувства и функционирование мозга. Мозг ищет ответ лишь на вопрос: “Чего от меня сейчас надо?” Он в панике пробует найти “правильные” ответы, что только усиливает напряжение.
Для того, чтобы человек мог позволить себе 3й механизм, он должен “напитаться” безопасностью в отношениях. Важно, чтобы он мог в длительных, надежных отношениях позволить себе быть любым, в том числе равнодушным, несочувствующим, и увидеть, что к нему по-прежнему хорошо относятся. Право не сочувствовать – неотъемлемая принадлежность эмпатии. К сожалению, человек со 2м механизмом, не имеет этого права. Он сопереживает ради своего выживания (неосознанно, конечно). Не хотеть выжить – это невозможно. Поэтому он не может не сопереживать.
Собственно, главное отличие эмпатии от сочувствия как проявления механизма детской привязанности: мое выживание не зависит от того, обидишься ты или нет, если я не проявлю эмпатию.
(Ремарка – ожидать таких отношений естественно либо от родителей, если повезло с ними, либо от психолога, который взял вас в длительную терапию).

Если человеку со 2м механизмом осточертело сочувствовать, быть “вынужденно эмпатичным”, он может намеренно подчеркнуто Несочувствовать (контрзависимость). Некоторую свободу такая тактика приносит. Но в ней есть довольно много неприятных последствий как для самого человека, так и для его окружения.

Эмпатия – это, несомненно, проективный процесс. Проекция – механизм, при котором мы видим в мире то, что есть в нас самих, или хотим, чтобы в нас это было, или боимся, что в нас это есть. То бишь – мир, люди – зеркало, в котором отражаемся мы сами.
Эмпатия становится возможна благодаря этому механизму – проекции. Собственно, эмпатия – это процесс, при котором я веду себя и даю свои чувства человеку на основании своих фантазий о том, что он такой же, как я. (Физиологически это связано с наличием и функционированием зеркальных нейронов. Не буду подробно писать о них, так как недостаточно хорошо (с моей точки зрения) разбираюсь в этой теме. Если есть интерес именно к физиологии этого процесса – Интернет в помощь.)

Для успешной эмпатии человек должен иметь доступ к тем частям своей личности, своей психики, где содержатся чувства и внутренние процессы, которые он проецирует.

Если мы говорим о, допустим, невротичной личности, то значительные части психики могут быть заблокированы от сознательного доступа.

Например, человеку трудно бояться и принимать себя боящимся. Для того, чтобы оставлять это место заблокированным на границе доступа к нему он держит охранников – Раздражение, Презрение, Отвращение. Если он сам начинает себя замечать испуганным, он с помощью этих “охранников” “вытаскивает” себя из страха. То же самое (по законам проекции) он будет пытаться делать с людьми (особенно близкими), которые показали ему, что они чем-то напуганы. То есть если ему скажут “Мне страшно…, он может с презрением сказать, например: “И что?!”
Заблокированы могут быть очень многие части, проявления, процессы личности. Какие-то в результате шоковых травм (насилие, сильный испуг и т.д.), какие-то в результате травм развития. Если для выживания ребенку важно было быть каким-то (например, сильным, или наоборот – всегда безопасным для других), то он будет прятать от себя те части, которые мешали этому, с которыми он не научился взаимодействовать. Например, девочке, женщине может быть важно быть доброй, неагрессивной, чтобы о ней хотелось заботититься, защищать ее. Тогда онабудет подавлять свою агрессивность, свою энергию. Соответственно, ей трудно будет понимать того, кто хочет злиться, если его выбесили.
Заблокированность какого-то процесса может быть не только из-за того, что его запрещали тем или иным способом. Зачастую это происходит из-за того, что человек не имел необходимого опыта, чтобы развить те или иные свои части. Например, чтобы развить свою нежность, нужно, чтобы в детстве были те, кто, с одной стороны, дает ребенку нежность, а с другой – принимает его нежность. Отсутствие эмпатии в таких случаях – просто из растерянности. Это про “даю то, что мне давали, так как другого не знаю”. Например, “обвиняю дочь когда ей больно, что она сама виновата, не берегла себя, так как со мной поступали так же. А как по-другому?!”
Много сходства у эмпатии еще с одним защитным механизмом – профлексия. Это механизм, в котором соединились процессы двух других – проекции и ретрофлексии. Собственно, при профлексии человек делает примерно то же самое, что при эмпатии – он сочувствует, утешает, хвалит и т.д. Однако внутри эти процессы различны. При профлексии человек, который Дает что-то другому, на самом деле Нуждается в этом сам. К сожалению, он не может позволить себе признать эту потребность, а тем более попросить и принять, если дадут, насыщаясь этим. Происходит это по разным причинам, но суть остается одна – он “голоден”, но попросить “еду” и наесться – для него невозможно. Тогда он начинает кормить других. С одной стороны, частично насыщаясь сам (через слияние с другим – “ты как будто я”), с другой стороны, надеясь, что другие с помощью таких “намеков” догадаются и ему то же самое дать. К сожалению, часто либо не догадываются, либо, так как если потребность не осознана и не принята, даже если дают, ему нечем это “съесть”. И он все равно голоден.
Главное, на мой взгляд, отличие профлексии от эмпатии в том, что при профлексии Дающий, на самом деле, совсем не видит Другого человека. Он видит лишь себя в нем. Внешне это может быть заметно в деталях и нюансах взаимодействия. Так тот человек, которого “кормят” может выражать удивление или, например, раздражение от того, что ему дают не то, что он хочет, или этого уже слишком много, а дающий продолжает и продолжает давать, получая при этом что-то для себя.
Как и при профлексии, в конфлюенции (слиянии) нет настоящей эмпатии. Слияние – ранний, детский, механизм восприятия Другого как Себя. “Ты есть я, я есть ты”. Если человек склонен к слиянию, он может часто запрашивать (обычно, невербально) эмпатии. Также он стремится давать много сочувствия другим людям. Но собственно эмпатией это не будет. Отличия заметны во взаимодействии лишь тому, кто хорошо сам разбирается в эмпатии. А также тому, кто изнутри ощущает, что “дают не то”. Так, если бы в нашем примере Зина была бы склонна к конфлюенции, то в момент, когда Галя рассказала ей про пропажу денег, заглянув в свое “озеро” про эту тему, Зина в нем “утонула” бы. То бишь она начала бы долго и подробно рассказывать Гале про то, как она когда-то сама теряла деньги, как теряла деньги ее родственница и муж и т.д. Захваченная собственными переживаниями, Зина не замечала бы, что Галя все больше мрачнеет, а потом, когда Галя, грубо прервав Зину, ушла бы работать. Зина, возможно, обиделась бы, так как она хотела поддержать Галю, а та так себя ведет… При слиянии человек, от которого ожидают эмпатии, непроизвольно, ненамеренно пользуется возможностью прожить какие-то свои переживания рядом с другим, как бы расшириться за счет другого, получив на это одобрение в виде приглашения в разговор.

Выше я писала про невротизм и защитные механизмы. Про то, как травмы препятствуют эмпатии. Однако это не всегда так. Травмы могут быть ценным ресурсом для эмпатии. “Раненый целитель”. Это как раз про то, о чем я сейчас пишу.
Глубокая эмпатия может развиться лишь тогда, когда человек испытывал сильные страдания – тогда он может чувствами “понять” другого. Но сильно страдавший человек также может вырасти жестоким (внутри эта жестокость только иначе будет устроена). Чтобы возникла глубокая Эмпатия в мире, важно чтобы к сильно пострадавшему человеку добавили много поддержки и любви. Тогда у него появится Возможность из своей боли, окунувшись в неё и вынырнув, создать великое чудо – глубокую Эмпатию.

Если человек не пережил внутренних процессов, которые прилагаются, например, к детскому переживанию “изгоя”, ему трудно быть по-настоящему эмпатичным в этой теме.
“Раненность”, соответственно, при хорошей пролеченности, может стать большой ценностью для помощи другим. Если же пролеченности нет (или даже при ней), в наличии есть, к сожалению, побочные эффекты, связанные с эмпатией. Тем, кто сам сильно страдал – им трудно поверить, что кому-то может НЕ быть так же больно, как им в какой-то конкретной ситуации. Так, мне было трудно долгое время принять, что кто-то может не страдать, если с ним перестают общаться. Травма отвержения в этот момент вопила во мне: “Ему плохо!” Мне приходилось (и сейчас приходится) тратить много сил, чтобы донести до своего Внутреннего Ребенка, что вот этому конкретному человеку, похоже, нормально сидеть в стороне – судя по его невербальным проявлениям или даже словам.
В связи с этой особенностью травматики сильно оберегают других от себя. Из-за этого им трудно защищаться, они чувствуют, что они беззащитны перед миром.

То есть человек с эмоциональной детской травмой, который во взрослой жизни окажется в ситуации нападения, постарается не почувствовать злость и не выразить ее по двум причинам:
а) он будет стараться вести себя с нападающим так, как с самим собой – стараясь оберегать,
б) так как он чувствует себя беззащитным, его будет сильно пугать возможная (скорее всего) ответная агрессия.
Увы, такая стратегия поведения зачастую приводит либо к болезням, либо к срывам агрессии.
Еще пару моментов, касающихся эмпатии, я не затронула. Упомяну вкратце.

В основном, когда мы говорим об эмпатии, мы говорим о сочувствии, о боли. Но эмпатия – не только про страдание, но и про радость.Иметь возможность разделить с кем-то радость, гордость, нежность и другие приятные чувства так же важно для человека, как и болезненные переживания. Не подходить к человеку, который, возможно, нуждается в одиночестве – тоже проявление эмпатии.
Еще один аспект эмпатии – это когнитивная эмпатия. Это когда мы говорим “я тебя понимаю”. Это про наши ценности, важность чего-то в нашей жизни. Как больно подчас бывает, когда мы рассказываем кому-то из близких о том, что нас “зажгло”, вызвало азарт, и слышим: “Ерунда какая!”

В завершении выделю ключевые моменты, которые считаю важными в теме эмпатии:

1. Эмпатия – важная часть жизни. Даже если с ней бывает тяжелее жить, чем без нее.
2. Чтобы человек мог быть искренне эмпатичным, важно, чтобы он чувствовал свое право не проявлять эмпатию. Ощущение базовой безопасности – фундамент для здоровой эмпатии.
3. Контакт, диалог (это когда я проверяю, подходит или нет Другому то, что я даю из эмпатии) – без них эмпатия превращается в один из защитных механизмов со всеми прилагающимися последствиями.
4. И еще – личные желания никто не отменял.